За закрытыми дверями

С. БУНТМАН: Добрый вечер! У нас последний выпуск «Не така» в 2024 году.

А. КУЗНЕЦОВ: Добрый вечер!

С. БУНТМАН: Да, я потом вытащил логарифмическую линейку, посчитал на ней — и правда, выходит! Вот. Правда, выходит, что последний у нас рассказ. Вот. Англичане молодцы, пишет Галина, всё-таки дают темы для передачи, архивы не горят. Вот.

А. КУЗНЕЦОВ: Дают темы для передачи, да, и я считаю фразой уходящего года для нашей передачи вот эту фразу, которую мы не раз уже с благодарностью вспоминали, о том, что тема там — неважно, сегодняшняя была хорошая, но помните, что мы сюда приходим за английскими убийствами! Ну я подумал — ну, а что ж переть против, так сказать, да?

С. БУНТМАН: Да!

А. КУЗНЕЦОВ: Против vox populi, против народ…

С. БУНТМАН: Ой!

А. КУЗНЕЦОВ: …ного мнения. Если наша дорогая аудитория хочет хорошее старое доброе английское убийство — таки она его получит. Итак, мы с вами переносимся — Андрей, дайте нам, пожалуйста, по традиции первую карту — мы переносимся с вами на самый-самый восток. Да. И, собственно, в ту часть, которая так официально и называется — Ист-Англия, да? Когда-то это было одно из королевств англосаксонских, ну, а теперь это историческая часть, и крупнейший город в данной провинции — это Ипсвич, там будет происходить, происходить судебное разбирательство по этому делу, ну, а вот красной стрелочкой помечено место, где находится совсем небольшая деревня Пизенхолл. Это такое вот сельское комьюнити, то, что иногда называют town, хотя никаких документальных оснований у Пизенхолла называться town нет — им никогда никакой хартией это право дадено не бывало.

Деревня — она и есть деревня, население её порядка, там, около полутысячи человек, и у этого населения… Да, население в основном сельское — есть ремесленники, есть владельцы магазинчиков, владельцы пабов, есть, так сказать, там всякие мелкие рантье, но в основном занятие — это сельское хозяйство, ну и такое, сопутствующее ремесло. У населения есть одна такая, достаточно специфическая характеристика: подавляющее большинство жителей, по крайней мере в то время, самое начало 20-го века — события произойдут в 1902 году — так вот, большинство населения не принадлежит к англиканской церкви.

С. БУНТМАН: Оу!

А. КУЗНЕЦОВ: Ни к одному из её изводов — ни к High church, ни к Low church: они относятся к одному из изводов методистской церкви, так называемые примитивные методисты, но только слово «примитивные», которое в русском языке звучит уничижительно, на самом деле этого оттенка не имеет. Я долго думал, я не нашёл у нас какого-то такого, устоявшегося перевода: дело в том, что для Англии методисты вообще не очень характерны, это скорее американская, конечно.

С. БУНТМАН: Да-да-да.

А. КУЗНЕЦОВ: Забава, да? Вот, ну и на континенте, в той же Германии, скажем, они встречаются. Вот для Англии не очень. Но тем не менее — вот как я понял, по смыслу primitive в данном случае это что-то вроде таких вот: простодушные, искренние, да? То есть без задней мысли, вот методисты как они есть. Они…

С. БУНТМАН: Да, и ещё, ещё бывает — изначальные, вот такие, знаешь вот?

А. КУЗНЕЦОВ: Может быть, да, потому что…

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Большинство вот этих вот протестантских всяких деноминаций всячески упирают на то, что наша вера — она вот именно очищена от всего наносного, она вот туда, назад восходит, к тем самым первым христианам, а вот потом паписты, соответственно — извините, натащили там всякого, и мы теперь вот это всё очищаем. Значит, ну и соответственно — что это означает: я не буду вдаваться во всякие, значит, подробности догматического плана, а вот в плане практическом это означает, что люди суровые, люди, которые практически всё время, которое не связано с работой, связано у них с церковной общиной, это люди, которые очень ценят проповедь слова божьего, а проповедь слова божьего обязательно должна состоять в большом количестве подробных цитат из Священного Писания, это люди, которые регулярно собираются для того, чтобы петь гимны, и это люди, которые очень осуждают всякий грех. Городишко Пизенхолл — сейчас Андрей нам покажет вторую картинку, я не нашёл картинок того времени: это фотография 1960 года, то есть за полвека, даже чуть больше чем… через полвека, даже чуть больше, после событий, но, насколько я прочитал, видимо, Пизенхолл не очень сильно изменился, ну разве что вот на фотографии мы видим дорогу асфальтовую, там, с нанесённой автомобильной разметкой: наверно, покрытие за пятьдесят лет до этого было несколько другое. А так стояли и до сих пор стоят все те же самые коттеджи, такие же вокруг них живые изгороди, такие же, так сказать, названия у пабов, которые на том же самом месте расположены: это не то место, где жизнь быстро, значит, течёт.

Андрей, покажите нам, пожалуйста, следующий карандашный рисунок — это человек (рисунок не с натуры сделанный, а по рассказам), это человек, которого считают одним из основателей вот этого самого, вот этого извода, значит, в методистской церкви: это некий Якоб Амман, человек, который, в общем, никак особенно не важен для нашего сегодняшнего рассказа, кроме того, что он именно был проповедником такого, крайне воинственного отношения к греху, и вот это для нашего рассказа сегодня будет очень важно. Ну, а теперь, собственно, давайте перейдём к сути дела. В этой самой деревне живёт молодая женщина, ей всего 23 года, она из большой бедной семьи, её зовут Роуз Харсент, у неё чуть ли там не семь, по-моему, братьев и сестёр. Она ходила в школу, правда, как, вот, так сказать, во время судебного процесса выяснится — прогуливала её чаще, чем в неё попадала, но тем не менее она была по меньшей мере грамотной, читать-писать она умела.

И кроме того, девушка она была от природы, видимо, такая, разумная, достаточно сильного характера и то, что называется — амбициозная. Вот ходить в служанках всю свою оставшуюся жизнь она, судя по всему, не собиралась. В чём это выражалось? Ну, например, в том, что она принимала активное участие во всяких вот религиозных собраниях, более того: каким-то образом, видимо, обладая такими, природными, там, склонностями к музыке, она научилась играть на органе, и у неё даже была подаренная одним из поклонников — но поклонников не в таком смысле, а одним из поклонников её таланта. Был какой-то…

С. БУНТМАН: Почитателей, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Это важно, да, потому что у неё и другие поклонники тоже будут. Но вот один относительно зажиточный член вот этой вот самой их общины ей подарил настольную фисгармонию, то есть чтобы она дома могла тренироваться, потому что настольная фисгармония — это упрощённый вариант органа. И она довольно часто в церкви, после того как проходила служба — она вот там чего-то садилась, тренировалась, практиковалась, и так далее, и так далее. Она работала служанкой в доме двух немолодых супругов, кроме них в доме никого не было, то есть в доме проживало всего три человека: супруги, значит, супруги, сейчас я скажу, как их звали, неужели я этого… Супруги Крисп! Даже фамилия — даже фамилия Крисп — это хруст, да, вот такие…

С. БУНТМАН: Ну да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Вот такие вот очень набожные пожилые люди, дети их — видимо, взрослые уже давно — разъехались, вот у них была, значит, служанка, прислуга за всё, но не кухарка, кухарка отдельно, но кухарка была приходящая, а вот наша героиня, точнее, наша потерпевшая — она проживала в этом доме, у неё была своя комната, более того, комната была аж с отдельным входом. То есть к ней можно было попасть через заднее крыльцо практически напрямую: ну, правда, надо было миновать кухню. Спальня на втором этаже, кухня на первом, пройти незамеченным из кухни было невозможно. И, значит, вот эта самая девушка имела в деревне такую не вполне однозначную репутацию, потому что была объектом всякого рода назойливых ухаживаний, намёков, шуток и даже приставаний в лёгкой форме со стороны молодых мужчин, которых в деревне было много. Молодых одиноких мужчин было много. Дело в том, что в деревне располагалось довольно крупное предприятие, в котором были десятки работников. Все эти работники были мужчины. Это была фабрика Смита по производству сеялок.

Поскольку сеялка в то время — довольно примитивное устройство, которое влекомо в основном лошадьми, то подавляющее большинство работников этой фабрики были плотники, которые изготавливали всякие деревянные детали. Достаточно большое количество, например, было занято изготовлением колёс. Вот в своё время именно как колёсный мастер и прибрёл из соседней, в четырёх милях, то есть в шести с небольшим километрах расположенной соседней деревушки, прибрёл когда-то человек, которого звали Уильям Гардинер. Его, скажем так, судьба от рождения не очень ему благоволила: матушка его была служанка, тоже служанка в различных зажиточных домах, а вот отец его неизвестен, как и отцы двух его брата и сестры. Точнее, он средний… Соврал — у него две сестры: старшая сестра, младшая сестра и он посередине.

С. БУНТМАН: И он посередине, ну да.

А. КУЗНЕЦОВ: И у всех у трёх, видимо, разные отцы. Матушка, значит, активно пользовалась помощью и поддержкой воспитательного дома, куда сдавала очередного ребёнка после рождения. Он получил, благодаря усилиям этого воспитательного дома, какое-то начальное образование, а дальше, понимая, что никто кроме его самого ему не поможет, начал потихонечку приобретать профессию, начал, видимо, ещё в воспитательном доме. Собственно, это была одна из функций этих учреждений — давать какую-то начальную такую вот профессию. Затем он устроился учеником колёсного мастера, затем он сам приобрёл квалификацию колёсного мастера и потихонечку-полегонечку шёл к вершине своей карьеры. А вершина карьеры в той местности — это устроиться на фабрику Смита, потому что Смит платил своим работникам более высокую плату, чем они могли заработать в качестве фрилансеров. И он, надо сказать, не просто устроился в качестве колёсного мастера, поначалу, естественно, — он сделал там карьеру, он стал старшим плотником, то есть одной из двух рук, так сказать, Смита. Как бы сегодня мы сказали, он стал по сути главным инженером или главным технологом этой фабрики. Там кто-то занимался бухгалтерией, а вот в его ведении было всё, что связано непосредственно с производством. То есть сам он с рубанком уже в общем, видимо, практически в руках не находился — его задача была пинать рабочих, контролировать, насколько хорошо и добросовестно они работают. Он вёл какие-то книги, какие-то записи, какие-то расчёты, — в общем, ну, для человека с его бэкграундом, с его, так сказать, изначальными данными надо сказать, что он устроился очень неплохо.

Он был женат, и эта женитьба, видимо, в своё время была одним из тех вот шагов, которые подтолкнули его наверх, потому что он женился на девушке из достаточно зажиточной — не богатой ни в коем случае, но достаточно зажиточной по местным меркам семьи: у её отца был магазин, семья тоже, правда, была большая, тоже, по-моему, шесть или семь детей там было. Но он на ней женился. Пришлось, правда, приписать, точнее, убавить годик у рождения первенца, потому что когда он женился на своей избраннице, она была уже месяце на восьмом. Но в то время в сельской местности всегда можно договориться — ребёночку годик убавили, всё было нормально. В остальном всё очень благопристойно. Значит, и вот он… Да, семья была, видимо, вполне благополучная, жену звали Джорджиана или Джорджина, она принесла ему ещё пятерых детей — большая нормальная семья. Он был очень религиозен. Вообще в воспитательном доме он, как и положено, его воспитывали в традиции англиканской, но вот когда он прибрёл в эту местность, он стал не просто методистом, а методистом-методистом: он стал одним из главных активистов, он заведовал воскресной школой, он играл на органе во время всяких там мероприятий — где уж он научился, я не знаю — он там ещё в каких-то… То есть он, по сути, в общем, делал внутри церкви тоже карьеру, и дело шло к тому, что он в ближайшее время станет одним из основных проповедников. Мы должны понимать — это протестанты, причём протестанты радикальные, там никаких священников нет. Там есть старшины, старейшины вот этой вот общины, которые решают всякие административные, финансовые, организационные вопросы, и есть проповедники — это те, кому община доверяет нести им слово божье. Между ними была достаточно серьёзная конкуренция — деревушка маленькая, у людей развлечений не много, поэтому между теми, кого выдвигают на эту самую кафедру, была определённая конкуренция: это тоже важно для этого дела. Определённая профессиональная ревность там, видимо, присутствовала между ними.

А. КУЗНЕЦОВ: И вот в 1901 году, ровно за 13 месяцев до убийства как гром среди ясного неба: вся деревня ни о чём другом говорить не может, кушать не может, спать не может — вся деревня обсуждает слух. Значит, два великовозрастных балбеса, обоим между двадцатью и тридцатью, рассказывают, что вчера вечером такое, такое было! Чего они рассказывают? Один из них вечером слонялся по деревне. Был тёплый майский вечер, делать ему было решительно нечего — он встретил Гардинера, который шёл к себе домой. Они поговорили, что-то там, три минутки, обменялись какими-то соображениями, и Гардинер пошёл к себе домой ужинать. А наш герой, значит, продолжает слоняться по деревне в рассуждении, к кому бы прицепиться, к кому бы пристать, с кем бы пообщаться, кто может, там, чем-то угостит. Фамилия его Райт. И вот этот самый Райт через некоторое время к удивлению своему опять видит Гардинера, который идёт в противоположном направлении. Тот ему объяснил, что утром сегодня, когда он на фабрику приехал, ему показалось, что его лошадь плохо себя чувствует: он вот ей овса задал, а она, значит, есть не стала, поэтому он сейчас идёт в конюшню, хочет удостовериться, что с лошадью всё в порядке. Ну ладно, понятное объяснение, вполне логично. Они опять расстались, а через некоторое время Райт видит, что Гардинер подбирается, явно совершенно желая не быть замеченным, подбирается к зданию местной chapel — если это бы было католическое строение или англиканское, я бы сказал, что это часовня.

С. БУНТМАН: Ну да.

А. КУЗНЕЦОВ: Но поскольку это методисты, я бы это перевёл как молельный дом.

С. БУНТМАН: Скорее.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, наверное. И вот к этому самому молельному дому он пробирается. Поскольку у Райта другие развлечения всё равно не состоялись, он решил посмотреть, чего это он туда в неурочный час. И когда он подобрался и к какому-то там слуховому окошку приник, он услышал звуки, которые настолько его восхитили, что ему захотелось ими немедленно поделиться. Он метнулся мушкой в дом, где он проживал — это было, я так понимаю, в двух минутах, — значит, разбудил своего приятеля, который вместе с ним снимал комнату, по фамилии Скиннер: пошли-пошли-пошли, скорей-скорей-скорей. И вот они вдвоём подобрались к этому слуховому окошку, а оттуда доносятся звуки двух голосов, мужского и женского. Что внутри — не видно, потому что свет там не горит, только где-то какая-то там то ли свеча, то ли лампада, но непонятно: она не даёт возможности увидеть, что там внутри происходит. А вот слышно хорошо. И женский голос говорит — о! о!, а мужской что-то там такое довольное. А потом, как он докладывал на расследовании, послышался звук надеваемой одежды. Я пытался себе представить звук надеваемой одежды…

С. БУНТМАН: Ну, в общем-то есть такой звук…

А. КУЗНЕЦОВ: Ну наверное, но это ж какой чувствительности должны быть уши, чтобы это всё… Ну одним словом… А дальше — дальше они услышали слова и опознали в говорящей Роуз, которую хорошо знали. И вот якобы Роуз говорит: а ты заметил, в прошлое воскресенье я читала Библию? А знаешь, что я читала? А я читала про то самое, чем мы сейчас с тобой занимались, я читала 38 главу Книги Бытия. Поскольку, так сказать, ситуация щекотливая, позволю себе процитировать. «И сказал Иуда Онану: войди к жене брата твоего, женись на ней, как деверь, и восстанови семя брату твоему. Онан знал, что семя будет не ему, и потому, когда входил к жене брата своего, изливал семя на землю, чтобы не дать семени брату своему. Зло было пред очами Господа то, что он делал; и Он умертвил и его». Ну, это не вся 38-я глава Книги Бытия, но если всё собрать в кучу, то понятно, что именно эти строки, скорее всего, значит, вот, игривый женский голос имел в виду. Ну, а дальше они видели, как вышла Роуз. То есть прямо видели. Они не видели внутри, они не видели своими глазами, чем там эта парочка занималась, но они были уверены, что это эти двое, потому что сначала вышла Роуз, а затем вышел через некоторое время, минут через пятнадцать, вышел Гардинер, и один из них, Скиннер, даже проследил, как тот вот, соответственно, пошёл в сторону дома. Ну, вы же понимаете…

С. БУНТМАН: Ну да.

А. КУЗНЕЦОВ: …в деревне достаточно одному это рассказать, а они рассказали не одному, и деревня, действительно, отложила все свои другие дела и… И вот тут Гардинер действует, надо сказать, наступательно. Как только до него доходят эти слухи, он пишет письмо Роуз: дорогая Роуз, вот моего уха коснулись такие ужасные слухи в отношении нас. Не беспокойся, пожалуйста, твоя репутация будет, и моя репутация будут защищены, я этих мерзавцев, значит, к суду привлеку. И он начинает от них требовать, причём даже вроде бы нанимает какого-то поверенного юридического для того, чтобы заставить их признаться, что это всё клевета, диффамация. Иными словами, современным языком, он готов подать иск о защите чести, достоинства и репутации. Не вполне деловой, хотя и деловой, получается, тоже, потому что если он рвущийся к вершинам проповедник, то вот тут-то его, конечно, эту часть его карьеры грохнет. А они говорят: а что такое? А мы ничего не придумали. Гардинер запускает по деревне свою версию: да, мы виделись с Роуз, да, мы были в этом молельном доме, но как дело-то было. Дело-то было как? Я проверил свою лошадку — лошадка оказалась здоровенькой, кушала так, что дай бог каждому, да? И я иду обратно домой, и тут смотрю… Иду мимо вот этого молельного дома, смотрю — там в дверном проёме Роуз, а Роуз, надо сказать, поскольку её хозяева были тоже очень активными деятельными прихожанами, помимо её обязанностей по дому у неё была обязанность раз в неделю: она производила генеральную уборку вот в этом молельном доме. И вот как раз, аккурат в те часы, когда ей надо было эту уборку производить, она, значит, была в этой церкви… Я, говорит, смотрю — она стоит на пороге и что-то с дверью ковыряется. Она меня позвала: мистер Гардинер, мистер Гардинер, помогите, пожалуйста, я дверь не могу закрыть. Я подошёл, увидел, что дверь, действительно, дверь разбухла, — а последние там дни дожди шли, — дверь разбухла, нужна большая физическая сила для того, чтобы её, значит, на место водворить. Я ей помог сделать, мы там с ней поговорили о тех гимнах, — как музыкант с музыкантом, нам есть о чём дополнительно поговорить, — о тех вот гимнах, которые мы планируем в ближайшее воскресенье исполнять и всё прочее, и разошлись. Ничего такого не было.

Одним словом, если вы думаете, что товарищеский суд придумали в Советском Союзе — таки нет, его придумали раньше. И через несколько дней община собирается на такой вот товарищеский суд. Как Александр Аркадьевич Галич писал: «А из зала мне: давай все подробности!», все как есть. Присутствовали даже… приехали какие-то там из соседних городков, приехали какие-то авторитеты религиозные… Ну что получилось? Эти двое стоят на своём, Гардинер, естественно, стоит на своём — слово против слова, — но местные авторитеты в результате решили, что это два балбеса, а это уважаемый член нашей общины, и в конечном итоге решение товарищеского суда заключалось в том, что Гардинер ни в чём не виноват, он хороший человек, значит, всё это — поклёп и клевета. И всё, и на этом закончили, и возвращаемся к своим обычным проповедям и гимнам. Всем отбой, всем по домам. Ну, легко сказать. Легче сказать, чем сделать, не правда ли? Нам, наверное, пора, пора потомить аудиторию.

С. БУНТМАН: Да, мы прервёмся, потомим аудиторию и потом продолжим.

Реклама

Задают вопрос, Алексей Валерьевич: а чем отличается звук надеваемой одежды от звука снимаемой одежды? Последовательностью, я так думаю.

А. КУЗНЕЦОВ: Я думаю — да, последовательностью нот. Ну, давайте лучше познакомимся с нашими героями. Андрей, дайте нам, пожалуйста, картинку. В русской «Википедии» она описывается как очень красивая женщина. Ну, не знаю, эта фотография — это единственная фотография, которая есть. Она позволяет судить только о том, что у неё правильные черты лица.

С. БУНТМАН: Ну славное лицо…

А. КУЗНЕЦОВ: Славное лицо такое, но вот судя по всему, что я прочитал об этом деле, у неё, несомненно, были другие, скажем так (ужасно прозвучит) факторы женской привлекательности. Она знала, как разговаривать с мужчинами, она знала, как вести себя с мужчинами, у неё было то, что мы сегодня называем sex appeal, она, действительно, пользовалась очень повышенным вниманием в этой самой деревне. Перескочите, Андрей, пожалуйста, через одну фотографию и покажите фотографию мужчины с бородой. Вот это он, Уильям Гардинер. Может показаться, что он мрачный, да… на такого посмотришь — вот он и убил. Дело в том, что если мы посмотрим на фотографии английских мужчин того времени: такая борода, такие усы — это модно и ничего особенного в том, как он выглядит (если, конечно, не знать, что этот человек будет обвиняемым в убийстве), ничего особенного в этом нет. Представительный мужчина. Ему около сорока. Он заметно её старше: ей 23, а ему, по-моему, 36 или 37. А теперь вернёмся на одну картинку назад и посмотрим на дом, где всё это произошло. Большой такой коттедж, особенно если учесть, что эта фотография сделана так, что мы не видим ещё пристройки сзади.

С. БУНТМАН: Ну да, сзади, со стороны сада.

А. КУЗНЕЦОВ: А они есть там, ну, край крыши видно… И вот в этом самом доме 31 мая, точнее, в ночь на 1 июня 1902 года произойдут какие-то ужасные события. Ночка вообще выдалась так себе. В 10 часов вечера 31 мая налетела весенняя буря: сильнейший дождь, сильнейший ветер, гроза, раскаты грома… Гардинеры, уложив детей, пошли к соседке, а она жила прямо вот стык в стык, в соседнем коттедже. Пожилая женщина, недавно овдовевшая, она просила к ней приходить, когда она чего-то очень боялась. Ну и вот эти раскаты грома, порывы ветра — они пошли, чтобы посидеть с ней, а она жила одна, видимо. Они находились у неё, по её показаниям и по их собственным показаниям, примерно до 1:30 ночи, когда вот эта буря начала утихать. В 8 часов утра… Да, значит, что касается Криспов, то они где-то в одиннадцатом часу вечера, как и положено добрым христианам, невзирая ни на какую бурю, завалились дрыхнуть, уложив детей… Каких детей! Глупость я сказал. Укладывать детей они не будут, конечно, у них детей не было. Среди ночи она проснулась, растолкала мужа и сказала, что ей показалось, что она слышала женский крик. Это, говорит, наверное, Роуз кричит, сходи посмотри, что там с ней. На что он сказал: да чего это самое, ну во сне, наверное, из-за грозы. Я же ей сказал: если она будет чего-то бояться, пусть прямо приходит в нашу спальню… ну придёт, если ей там страшно будет, чего ей. И они задрыхли… В 8 утра — это был воскресный день — в 8 утра пришёл и с заднего хода вошёл в кухню её отец. Дело в том, что у него была такая подработка: он раз в неделю приносил её выстиранные вещи и забирал, соответственно, грязные в стирку. Я так понимаю, что хозяева, экономные протестанты — они стирали раз в две недели, но требовали, чтобы служанка у них была во всём чистеньком. Поэтому у неё за неделю накапливалось несколько комплектов, там, всякого этого самого, значит, одежды, она сдавала отцу. Стирала, видимо, мама, а отец просто носил раз в неделю туда-сюда.

Он заходит через заднее крыльцо и в кухне видит — она лежит на полу, повсюду кровь. Он пошёл к соседу, сосед метнулся через дорогу — там жил местный врач. Пришёл врач, обнаружил всюду пятна крови, у неё на груди несколько проникающих ранений. Он не сразу обнаружил, но когда тело начали — менять его положение, то обнаружили, что горло перерезано, и основательно перерезано: там не царапина, а рассечены трахея и сонная артерия. То есть, так сказать, это самое… Кровища везде. И бок женщины довольно сильно обгорел. Значит, у доктора сначала возникла такая концепция: она за чем-то спускалась на кухню из своей комнаты, несла в руках керосиновую лампу, поскользнулась на ступеньке, навернулась обо что-то… Это ещё до того, как он увидел рану на горле. Он думал, что кровь — от того, что она головой сильно ударилась, упав с лестницы, лампа разбилась, керосин растёкся… Но затем он посмотрел повнимательнее и, видимо, врач был неплохой, опытный сельский врач — он увидел, что кожа, там, где она обгорела, обуглилась, но не видно ни одного следа пузырей. И он понял, что горело уже мёртвое тело. То есть что по меньшей мере уже несколько минут она была мертва к тому моменту, когда ею занялся огонь. Приехала полиция. Обнаружили, помимо всего прочего, разбитую, лежащую неподалёку на полу, довольно большую бутылочку толстого стекла — такие бутылки обычно используют врачи или аптекари для всяких лекарств. На бутылке была этикетка, но этикетка была так сильно залита кровью, что сразу на месте прочитать, что на ней написано, было нельзя. Сделали обыск в комнате, и в комнате нашли пачку писем у неё в каком-то шкафчике, а под подушкой было отдельное письмо, сейчас я вам его процитирую. «Д. Р.», — видимо, Dear Rose, дорогая Роуз. — «Приложу все свои усилия, чтобы сегодня в 12 ночи быть у тебя. Если ты в 10 поставишь свечку к окну и минут через 10 её уберёшь», — в смысле сделай вот это, пожалуйста, — «а в 12 чтобы никакого света не было, потому что в это время я приду». Без подписи.

Что касается остальных писем, целой пачки, то это оказались письма от нескольких молодых людей и средних лет мужчин деревни. Некоторые письма были абсолютно безобидными, а вот от одного корреспондента, — причём кто этот корреспондент, было сразу понятно: местный мальчишка (ну как мальчишка — 19-летний юноша) — письма носили откровенно эротический характер. И он всячески ей рассказывал, какие у него планы на её счёт, писал ей стихи эротического содержания, а она всё это хранила бережно. Несмотря ни на что, доктор как-то по-прежнему крутится вокруг версии самоубийства: а вот ежели, значит, так… Да, прошу прощения — не крутится. Он от версии несчастного случая перешёл на версию самоубийства.

С. БУНТМАН: Самоубийство теперь, угу.

А. КУЗНЕЦОВ: А вот если… не получается. А… да, но такой силы разрез — да, не очень… Но так или иначе, следствие где-то первые сутки всё-таки не исключает попытки, то есть не попытки, а осуществлённого самоубийства, как это ни странно покажется. Через некоторое время выясняется, что она на седьмом месяце беременности. Ну и — что сказать? Отмывают пузырёк, и выясняется, что пузырёк выписан был миссис Гардинер в своё время, а в пузырьке был керосин — это совершенно очевидно. Пузырёк разбился, но все внутренности свидетельствуют о том, что до того, как он разбился, в нём был керосин. Складываем слухи годичной давности, складываем письмо, которое могло быть написано Гардинером, а могло — нет, почерк неочевиден. Складываем этот самый пузырёк. Складываем сюда показания одного из местных крестьян, который рано утром 1 июня шёл по дороге и обнаружил два ряда следов — а Роуз и Гардинеры жили на расстоянии примерно двух минут ходьбы друг от друга. Так вот, две дорожки следов: мужских однозначно, одна дорожка туда — одна дорожка обратно. Сам понимаешь, что улик выше крыши.

С. БУНТМАН: Всё, да. Уже всё. Да.

А. КУЗНЕЦОВ: И полиция довольно быстро приходит к выводу, что надо арестовывать Уильяма Гардинера. Тем временем, как это положено, происходит коронерское расследование, которое должно установить четыре вещи по закону: личность покойного — вопросов нет, личность установлена немедленно; место совершения преступления — вопросов нет, понятно, что убийство произошло там, на кухне, потому что кровь везде; время совершения преступления — доктор в девять утра, когда он производил осмотр, сказал, 6−8 часов назад. То есть между часом и тремя ночи. Со всеми этими пунктами инквест разобрался очень быстро. Напомню, инквест — это коронерское расследование. А четвёртый вопрос — каковы были причины смерти. И вот здесь на протяжении месяца, дважды перенося на две недели, — три заседания будет проведено — жюри, которое созывает коронер (это не присяжные, но функции похожи), думало-гадало, чесало тыковку и в конечном итоге вынесло вердикт, что да, это убийство. После чего суд магистратов передал это дело и Уильяма Гардинера как обвиняемого в так называемый суд ассизов. Мы когда-то про это рассказывали.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Дела об убийствах в Англии расследует не местный суд — местный суд занимается всякой мелочёвкой. А вот дела об убийствах и других серьёзных преступлениях — это так называемое кочующее правосудие: судьи Королевских судов — Суда королевской скамьи, например, — приезжают на квартальные сессии, то есть четыре раза в год, приезжают в крупные города и там, соответственно, судят все те дела, которые в округе за эти три месяца случились. Вот под такое самое дело и попадает наш герой. Ну, а теперь давайте: встать, суд идёт, как говорится. Андрей, пожалуйста, дайте нам картинку. Раз наша аудитория любит чисто английские убийства, она должна любить портреты английских юристов в судебных париках. Значит, здесь вы видите не кого-нибудь, а судью Уильяма Грэнтама. Главный недостаток Уильяма Грэнтама заключался в том, что он так темпераментно вёл процессы и так не мог скрыть своего отношения к происходящему, что, когда он закончил свою судейскую службу и попробовал избраться в парламент, его избиратели прокатили, и именно из-за его репутации очень пристрастного судьи. Ну, вот такой достался, значит, нашему обвиняемому. Следующая фотография, точнее, следующая — это будет не фотография, а рисунок судебного, значит, хроникёра, — это обвинитель, фамилия обвинителя Диккенс. Это младший из доживших до зрелого возраста сыновей Чарльза Диккенса.

С. БУНТМАН: Да-а-а.

А. КУЗНЕЦОВ: Он стал юристом и сделал достаточно внушительную юридическую карьеру. Вот он будет в этом процессе обвинителем, а его процессуальным оппонентом будет молодой — ему тридцать три года, — молодой адвокат. Ну, если прокурор Диккенс, то будете ли вы удивляться, что… Андрей, дайте нам сразу адвоката — такую вот круглую фотографию, в круглой рамке. Будете ли вы удивляться, что фамилия адвоката Уайльд?

С. БУНТМАН: О господи.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, правда, он не имеет никакого отношения…

С. БУНТМАН: Нет, но всё прекрасно, знаешь. Писателя бы тут же расстреляли какого-нибудь.

А. КУЗНЕЦОВ: Абсолютно.

С. БУНТМАН: …если бы он там, знаешь, как генералы Пушкин и Гоголь в «Джеймсе Бонде».

А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно, да. Вот, фамилия Уайльд, правда, пишется по-другому, без е на конце. А у Оскара Уайльда на конце была е (Wilde). Но произносится так же. И вот, собственно говоря, в ноябре, по-моему, или в октябре 1902 года в Ипсвиче первый этот самый суд ассизов, первая попытка. Ну что? Значит, что есть у обвинения. У обвинения есть неплохо, правда: почерковедческая экспертиза, которую заказали очень опытному, значит, эксперту с четырнадцати-, по-моему, -летним стажем в качестве эксперта-почерковеда, не дала однозначного ответа. Он сказал: похоже, может быть, некоторые фрагменты похожи, но однозначного я не могу дать, значит, заключения — он писал, Гардинер писал вот это письмо про будь в двенадцать ночи, жди меня, да, я приду, или не он. Конечно, очень важный вопрос по поводу показаний годичной давности вот этих двух молодых, значит, раздолбаев, потому что это вопрос мотива. Были у них отношения или не были? Если были, всё складывается: его ребёнок, скорее всего, она его шантажировала, скорее всего, он её убил, скорее всего. Да? Ну, логично получается. А если не было, если это клевета вот этих, значит, праздношатающихся? Правда, ещё один проповедник — помнишь, я говорил про конкуренцию?

С. БУНТМАН: Да-да-да.

А. КУЗНЕЦОВ: Ещё один проповедник — мрачный, суровый тип, — сказал: я видел, я как-то один раз читал проповедь и обратил внимание на то, что в соседней комнате он положил ей свою ногу на колени. Опять же: он один видел, никто больше не видел, Гардинер это всё отрицает, но… Сплошные какие-то показания неподтверждённые, показания с чужих слов, показания… Нет однозначных улик. Ну, вот с бутылочкой, например, как выглядит это всё в логике обвинения. Преступник с собой заранее притаранил керосину, зная, что он будет пытаться избавиться от трупа. На это защита говорит: а с чего вы взяли, что бутылочка пришла с убийцей-то? Допросили миссис Гардинер, которая пребывала в состоянии перманентной полуистерики. Она говорит: да, да, это вот наша бутылочка, но я эту бутылочку давно Роуз отдала, она зачем-то просила — я вот ей бутылочку отдала, и я эту бутылочку давно не видела. То есть вроде как эта бутылочка дома давно находилась. Спросили хозяев — хозяева говорят: да мы на кухне-то особенно так это, и не бываем; бутылочка — чёрт её знает, мы не смотрели, не присматривались, у нас там какие-то стеклянные бутылочки стоят — эта, не эта, бог её разберёт. А керосин вы в чём храните? — Да в чём — прислуга знает, в чём мы храним керосин. А прислуга, прислуге не до этого.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: То же самое со следами — следы вроде большие, следы вроде мужские, — а непонятно. А ещё один человек видел, как в районе восьми утра 1 июня Гардинер на заднем дворе своего дома в сооружении, которое называется прачечная — washhouse… Это, я так понимаю, на четыре коттеджа — во внутреннем дворе, который четыре коттеджа четырёх семей образуют, — такое хозяйственное помещение, где они стирали. Там какая-то печечка есть для того, чтобы воду греть, естественно. И вот Гардинер там развёл огонь. На это миссис Гардинер говорит: ну да, развёл огонь, он каждое утро там огонь разводит, мы чайник для завтрака греем там, чтобы не затапливать основную плиту, потому что она гораздо больше и, значит, гораздо больше топлива жрёт. Поэтому для того, чтобы утренний чай сделать, мы вот там чайничек разводим. А я вот видел, что в этот раз огонь был очень большой. — Какой большой? — А очень большой.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Намёк на то, что он сжигал окровавленную одежду, потому что при таком способе убийства, конечно, кровь должна была попасть. Его одежду, разумеется, забрали, обувь забрали — нигде следов крови не обнаружили. Правда, когда его арестовывали, при личном обыске у него в кармане был обнаружен перочинный нож. Перочинный нож выглядел чистым, но, когда за него взялись эксперты, они обнаружили в пазах, значит, в углублении кровь. Да, кровь кролика — кролика ошкуривал. Ну, а ещё четыре года ближайшие наука не сможет определять, кровь человека или животного — уж не говоря о том, чтобы определить, её это кровь или не её. Одним словом, судья — судья просто из мантии выпрыгнул: он такую инструкцию присяжным дал, что сегодня — хотя английского судью тронуть довольно сложно… Он говорил присяжным: а вот на это не обращайте внимания, — говорил он о доводах защиты, — это всё фигня полная, а вот на это, — говорил он о доводах обвинения, — обратите внимание. И быть бы нашему Уильяму Гардинеру повешенным.

С. БУНТМАН: Угу.

А. КУЗНЕЦОВ: К бабке не ходи. Но дело в том, что по делам об убийстве, где по закону, значит, обвиняемый должен быть приговорён к смертной казни, требуется единогласие присяжных. Только 12:0, иначе выносить вердикт нельзя. И нашёлся один присяжный, причём он не стал скрываться. Выходят присяжные — они долго совещались, три часа, — выходят, судья говорит: вы пришли к единому мнению?

А. КУЗНЕЦОВ: Старшина говорит — нет. Судья, как и положено говорит — а есть ли какие-то дополнительные вопросы, ответ на которые вам может помочь прийти к единому мнению? Встаёт присяжный, говорит — у меня нет никаких вопросов, я просто убеждён, что обвинение не смогло доказать его вину. И вот этот человек — тоже, кстати, методист, но лично они с Гардинером не знакомы, он из другой местности, он вот такой вот упрямый присяжный. 11:1, понятно, что сдвинуть его нет никакой возможности. И, как положено в этом случае по закону, суд распускается. И это дело будет рассматриваться ещё раз по существу через три месяца другим судьёй (судья Лоуренс, на следующей фотографии) и другим составом присяжных. В следующую квартальную сессию. Обвинитель и адвокат те же. Это законом не воспрещается. Защита, надо сказать, использовала промежуток. Защита — там целый десант высадился в Пизенхоллле, собрала компрометирующий материал на всех свидетелей обвинения. И на следующем суде будет: а вот этот преподобный, который видел его ногу на коленях, а сам преподобный — и про преподобного такое, что, значит…

С. БУНТМАН: И про ноги, и про колени.

А. КУЗНЕЦОВ: И про ноги, и про выше ног.

С. БУНТМАН: Ну да, что угодно. Да.

А. КУЗНЕЦОВ: И выясняется, что он, такое выясняется! Что когда один из прихожан уезжает в командировки, он часто… Ой! Там ужасно! Про этих самых шалопаев. А это правда, что за год до описываемых событий уже была похожая история? Вы сидели в ветвях яблони… Кстати, что вы там делали? — А мы там яблоки собирали. — И вот туда пришёл молодой человек с девушкой, а вы потом всей деревне раззвонили. — Ой, мна птфа-птфа-птфа. Короче, дискредитация, трепло деревенское со склонностью к эротическим фантазиям. Присяжные голосуют 11:1, но только в обратном направлении. Но один присяжный категорически настаивает на том, что Гардинер виновен.

С. БУНТМАН: Ага.

А. КУЗНЕЦОВ: Кто он, мы не знаем. Потому что на этот раз он не вставал и не признавался. Третий перенос, поскольку нужно единогласное решение. Третий перенос решили через шесть месяцев. Через квартальную сессию, чтобы страсти несколько поулеглись. Но на следующий день Гардинера освобождают из-под ареста. И объявлено, что обвинение заявило о так называемом nolle prosequi. Отказываюсь от преследования. Эта процедура в странах общего права, и в Соединённых Штатах и Великобритании, и Австралии, когда обвинение, чувствуя, что у него нет больше новых аргументов и ему больше негде их взять, для того чтобы не тратить деньги налогоплательщиков, отказывается от обвинения. В этом случае суд выносит вердикт, который не является оправдательным и не является обвинительным. Переведя с латыни на современный русский, вердикт звучит: «А хрен его знает. Мы не смогли».

С. БУНТМАН: М!

А. КУЗНЕЦОВ: Жить там же, на месте, Гардинеры не смогут. Они вынуждены будут продать дом, уехать сначала в Лондон. Там он неплохо заработал, потому что газеты наперебой брали у него интервью и платили ему за эти интервью. Потом они устроились где-то недалеко от Лондона в Эссексе. Купили магазинчик. Она — видимо, в основном Джорджина — занималась магазинчиком. Продавала конфеты, табак, всякую мелочёвку. Он устроился тоже на какую-то местную фабрику, на какую-то такую, среднюю начальственную должность, типа мастера. Они родили ещё двоих детей, прожили долгую жизнь. Ну не умерли в один день, но, в общем, никогда больше никаких скандалов, с их семьёй связанных, не было. Интересно только, что, оставшись глубоко религиозным человеком, он категорически разорвал с методистской церковью и перешел в какую-то другую конгрегацию. Кто убил — до сих пор неизвестно. Кроме него серьёзных подозрений нет.

Да, ещё один момент: здорово ему помогло то, что между первой и второй сессией в газету, местную газету, которая очень активно всё это освещала, пришло письмо, написанное ужасно безграмотно, с колоссальным количеством ошибок. Ну и в общем, содержание письма вкратце передаёт известный уголовный романс: «Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, дорогая». Я её так любил, а она мне, значит, вот, изменяла. А я её поэтому убил. Это вообще-то мой ребёнок у неё должен был быть. Но вот она что-то с Гардинером шушукалась, вот она с этим, с тем, с сем, с пятым, с десятым. А я, вот, её убил. А кто я такой — я вам не скажу. Письмо пришло с какого-то другого конца Англии. Скорее всего, это то, что за полтора десятилетия до этого было в деле Джека Потрошителя. Когда возбуждённая общественность, и может быть, даже журналисты — потому что в деле Джека Потрошителя там журналисты ещё постарались.

С. БУНТМАН: Постарались, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Подработали. Вот это вот фейковое письмо, скорее всего фейковое, но оно тоже, конечно, на присяжных повлияло. Ещё говорили о том, что вот этот мальчишка 19-летний, который её вожделел, мог её убить. Но, во-первых, он в эту ночь ночевал дома. И там довольно трудно. Он спал в одной постели с отцом и старшим братом. Чтобы он ночью выбрался не потревожив — сложно себе представить. Ну, а кроме того, кроме вот этих вот писем ничего другого против него нет, никаких других улик. Дело не раскрыто.

С. БУНТМАН: Дело не раскрыто. А девушку убили.

А. КУЗНЕЦОВ: А девушку убили.

С. БУНТМАН: А вообще известно как-то, кто-нибудь считал, сколько бывает вот таких вот убийств, когда признают свою несостоятельность обвинения?

А. КУЗНЕЦОВ: Это довольно редкий случай. Вердикт довольно редкий вот такой вот. Но надо сказать, что деньги налогоплательщиков для британского и, насколько я знаю, для американского правосудия тоже — это абсолютно священная корова. И вот этот вот аргумент, что, слушайте, ну сейчас мы проведём ещё третий суд, это выльется вот в такую-то сумму, а скорее всего, мы всё равно ничего не достигнем — этот аргумент там очень признаваем.

С. БУНТМАН: Ну понятно. Да. Любопытнейшее дело.

А. КУЗНЕЦОВ: Да!

С. БУНТМАН: Любопытнейшее дело, так и оставшееся, несмотря на всю шумиху вокруг него, местную во всяком случае, ну и не только местную, оставшееся нераскрытым. И непонятным. Прошло 120 лет.

А. КУЗНЕЦОВ: Наша передача за это отвечать не будет.

С. БУНТМАН: Нет, не будет. Ни в этом году 24-м, ни в 25-м. Когда в самом начале вы услышите следующую историю. В следующий четверг. Ну что ж, друзья, с наступающим вас Новым годом. Мы ещё успеем вообще-то поздравиться. Спасибо тем, кто поздравляет с Рождеством. И я тоже поздравляю тех, кто отмечает Рождество 25 декабря. Спасибо. Всего вам доброго.

А. КУЗНЕЦОВ: Всего вам доброго. С Новым годом!